Когда ребенок приходит в этот мир, все, в первую очередь родители, хотят, чтобы он был счастлив и вырос хорошим человеком. Что же происходит потом? В какой-то момент у нас начинают происходить сбои, ведущие к противоположному эффекту! Фактрум перечисляет десять основных заблуждений, связанных с воспитанием ребенка.
1. Я буду жить для своих детей
«Мне есть для чего жить. Я буду жить для своих детей. Их воспитание - моя основная задача».
Екатерина Мурашова © Snob.ru
Никто не может быть целью ни для кого - это слишком большая ответственность, которая ложится на плечи новорожденного. Если я живу для тебя, ты должен мне чем-то ответить, соответствовать моим ожиданиям. Наступает момент, когда ребенок этого сделать не может, из-за чего начинает испытывать чувство вины. Он понимает, на какие жертвы пошли ради него родители.
Еще двести лет назад женщина, вошедшая в репродуктивный цикл, имела пять-шесть детей, небольшое кладбище умерших младенцев и жила для того, чтобы поставить на ноги выживших. Дети вполне спокойно это воспринимали, потому что ее самопожертвование делилось на всех. Сейчас зачастую на одного ребенка сваливается не только мать, живущая ради него, а еще бабушки и дедушки с двух сторон, которые долго-долго его ждали. Для ребенка это тяжело психологически, в связи с этим могут возникнуть проблемы. В какой-то определенный период времени человечеству удалось победить детскую смертность и практически все инфекции, которые косили целые города. Сохранилась только одна вещь - это нервно-психические заболевания, и они постоянно молодеют: юношеская депрессия, болезнь Альцгеймера, расстройства аутистического спектра и другие. Всего одной ошибки, связанной с установкой «мне есть для чего жить», хватит для обеспечения невротического развития у ребенка.
2. Игра в демократию
«Ребенок - равная мне личность. Свобода, равенство и братство».
Вы видели утку с утятами, как они ходят: впереди идет мать, а за ней детеныши. Были ли когда-нибудь утята, которые уходили в другом направлении? Конечно, были, только они отсеялись естественным отбором. Их съели. В процессе эволюции с помощью естественного отбора выбирались детеныши, способные следовать за самкой, или за двумя родителями, если у вида воспитание осуществляется совместно. И вот ребенок попадает в мир, где ему говорят: «Ты равная мне личность». В таком мире он вынужден распоряжаться взрослыми людьми, а это ему не по силам. В результате мы вновь имеем невротизацию.
Зачастую «игра в демократию» уходит с корнями в детство родителей. У большинства из них были сложные отношения в семье, поэтому теперь они хотят стать «друзьями» со своими детьми. Как правило, это прихиппованная мать-одиночка с сыном, который согласен на все, лишь бы она его не трогала, а она пытается «быть хорошей матерью» и другом. Это единственный вариант демократического воспитания. В большой семье такая ситуация невозможна, потому что всегда кто-то будет выбиваться. Когда вы ведете себя как «большая утка», строите для ребенка мир, с его опасностями и «прекрасностями» - это и есть уважение и должное поведение по отношению к нему. Потому что он пришел в мир под ваше крыло, и должно пройти некоторое время, прежде чем он скажет, что уже вырос и ему самому пора становиться «взрослой уткой».
3. Существует единственно верная модель воспитания
«Есть много разных вариантов воспитания и, вероятно, где-то есть правильный, который нужно найти и воспользоваться им».
Популяции нужны дети, которые умеют тщательно выполнять инструкции, но нужны и те, кто способен их нарушать. Единственный критерий, на который стоит опираться при воспитании, - это вы сами. Что делать, если в воспитание вмешивается старшее поколение? Например, вы запрещаете дочери играть со своей косметикой, но она идет к свекрови, и та дает ей свою. Как в таком случае устанавливать границы?
Надо понимать, что бабушки и дедушки - что бы они ни говорили - абсолютно правы, потому что неправильных моделей просто не бывает. Более того, по одной из таких моделей уже воспитали вас. Нужно не бояться сказать им: «Спасибо вам, дорогие, за ваше мнение, но это моя семья и мой ребенок, и он будет делать так, как принято у нас. Но вам спасибо, потому что вы правы». Будет граница: косметику свекрови брать можно, мою - нельзя. Никакого разрыва шаблона в головах у детей не произойдет.
Моя старшая дочь в пять лет была абсолютно самостоятельным ребенком. На выходные я возила ее к бабушке и прабабушке. Прабабушка, которая меня вырастила, после перенесенного инсульта перестала меня узнавать. Зато мою дочь она узнавала прекрасно, и, более того, когда я ее приводила, она как будто включалась и совершенно по-другому себя вела. Это выглядело так: открывается дверь, моя самостоятельная дочь входит в коридор, ложится на спину, поднимает кверху ноги и говорит: «Ты, Галя (это моя мама), снимай с меня сапожки, а ты, буля (сокр. бабуля), неси булочки с корицей». Я начинаю смущенно намекать, что, может, если не руки помыть, то хотя бы раздеться сначала, а потом уже булочки. На что моя бабушка, шаркая тапками, с подносом булочек в руках мне отвечает: «Пусть ребеночек первую булочку съест в коридоре, что плохого?» И забрасывает туда булочку. Что я могла возразить воспитавшей меня женщине, которая меня уже не узнает? Мне оставалось только выйти за дверь и исчезнуть.
Через два дня я получала своего ребенка, и, как только она перешагивала порог, по щелчку включались те границы, по которым она жила дома. Дети умеют различать границы, главное, чтобы они были ясно очерчены. Наша задача - сообщить ребенку, в какой мир он попал, и сформировать свою модель воспитания.
4. Ребенок сам справится с учебой
«Со мной уроки не делали, но я же выучился. Я вырос нормальным человеком, значит, какая-то гарантия есть».
Эта позиция логически непротиворечива, кроме одного: вы - не ваши родители, ваш ребенок - не вы, и мир, в котором вы воспитываете своего ребенка, - не тот, в котором воспитывали вас. Ребенок может отличаться по темпераменту, силе нервной системы и другим параметрам, про различия в окружающей обстановке говорить не приходится. Поэтому применять чужие модели, а тем более пускать все на самотек - не лучший вариант решения проблемы. Есть шанс, что ребенок со всем справится сам и сможет многого достичь, но, чтобы увеличить этот шанс, помогите своему ребенку.
5. Кнут и пряник
Метод «кнута и пряника»: положительного и отрицательного подкрепления.
Есть два типа людей, которые не воруют. Одни боятся, что их посадят в тюрьму, другие чувствуют, что запачкаются в этом. «Кнутом и пряником» можно воспитать ребенка только первого типа. Второй тип - это чувства, заложенные значимыми людьми с детства. Не существует внутреннего нравственного закона, есть то, что когда-то в нас заложили, хотя мы этого и не помним. С помощью отрицательного подкрепления можно только прекратить нежелательное поведение. Чтобы воспитать хорошие привычки, необходимо помнить о положительном подкреплении. Когда ваш ребенок совершает что-то хорошее - в особенности, если раньше в подобной ситуации он поступал наоборот, - говорите ему о том, как это хорошо. Ребенок хочет быть хорошим и, подмечая моменты, отмеченные похвалой, будет пытаться повторить их.
При этом проецируйте эти чувства на себя: нет смысла говорить, что ребенок поступает хорошо или плохо по отношению к другому человеку, единственный человек, чьи эмоции и чувства его волнуют, - это вы сами. Берите ответственность на себя.
6. Дети не зверушки
«Методы, которые применяют к животным, нельзя применять к детям: это безнравственно».
Это ошибка. Когда дети рождаются, они на 80% - маленькие зверушки. Очеловечивание начинается почти сразу, но происходит постепенно. Пока ребенок маленький, в нем очень много звериного. И вещи, которые применимы к воспитанию котят, щенят и других животных, к нему тоже применимы. Вспомним об условном рефлексе, вызываемом методом положительного и отрицательного подкрепления.
7. Переговоры с ребенком
«С ребенком всегда можно договориться».
Психолог Лоренц Колберг строил этапы развития ребенка на основании его нравственного развития. Детям предлагались условия задачи: есть один мальчик, которому запретили лазить в буфет за вареньем. Однажды, пока никто не видел, он решил достать варенье и случайно уронил чашку; она упала и разбилась. И есть другой мальчик, которого родители попросили отнести из кухни в столовую поднос с чашками. Когда он нес поднос, то случайно споткнулся и разбил все чашки. После чего был задан вопрос о том, какой мальчик, по их мнению, больше виноват. Дети возрастом до пяти лет отвечали, что второй, потому что он разбил больше чашек.
Когда вы договариваетесь с маленьким ребенком, нужно понимать, что вы пытаетесь договориться со структурой, существенно отличающейся от вас в интеллектуальном, психофизиологическом и морально-этическом плане. Иногда нужно сказать, что будет так, потому что вы старше и опытнее. Не стоит объяснять, как работает электрический ток, потому что ребенка это не волнует, он просто хочет засунуть пальцы в розетку. Начинать договариваться надо тогда, когда у ребенка сформируются представления о причинно-следственной связи и он начнет задавать вопрос «почему», на который вы обязаны будете ответить. Такое созревание обычно происходит после трех лет.
8. То, что правильно для меня, правильно и для ребенка
«Если для меня что-то очевидно, ребенок это тоже рано или поздно поймет. Если я считаю, что образование - совершенно необходимая вещь, он тоже начнет так думать».
Ошибочно полагать, что если учительница в школе говорит, что ваш ребенок умненький и ему просто нужно немного больше стараться, или вы приводите ему примеры других детей, которые взялись за ум, или ссылаетесь на авторитетных людей, то рано или поздно ребенок поймет, что нужно взяться за учебу. То, что для вас очевидно и правильно, для него не очевидно и неправильно. И сколько бы вы ни объясняли ребенку, это мало что сможет изменить.
9. Я лучше знаю, что ему нужно
«Я взрослее и умнее своего ребенка, поэтому я лучше знаю, что ему нужно».
Логически это непротиворечиво, у ребенка действительно гораздо меньше информации, сил, способностей формировать причинно-следственные связи. Но он - не вы. То, что нужно вам, ребенку может совсем не пригодиться, потому что он другой, у него могут быть совершенно другие потребности. Можно пробовать рассказать ему о своих взглядах, но при этом показывать, что это ваше мнение: «мне кажется», «я так думаю». Не говорите, что всем очевидно, что высшее образование нужно. Это очевидно всем, кроме тех, кто и без него нашел свое место в жизни и счастлив.
10. Ребенок решит мои проблемы
«Мой ребенок пришел в этот мир для того, чтобы я смог решить какие-то свои проблемы».
Это может быть одиночество, восполнение гармонии в семье или надежды на заботу в старости. Есть феномен мамы-аниматора. Это выглядит так: «С утра у нас 15 минут занятий с кинетическим песком, потом карточки по Гленну Доману, после чего мы полчаса занимаемся по Дюшену, далее прогулка, там мы кормим уток, заодно выучиваем латинские названия, следом обед и минут пятнадцать ролевые игры, затем у нас лепка…» Такая мама не смогла реализовать какие-то собственные потребности и теперь проецирует их на ребенка, взаимодействуя на самом деле с собой.
Проблема в том, что через какое-то время она вдруг обнаружит, что за всем этим есть живой человек, со своим мировосприятием и интересами. И когда он начинает не дотягивать до определенного уровня или отказывается делать то, что ему не нравится, такая мама впадает в депрессию, ведь она уже все распланировала. Из этой ситуации нет положительного выхода. Рано или поздно это отразится и на родителях, и на ребенке. Ребенок приходит в мир не для того, чтобы вы решали свои проблемы. Он приходит как новая сущность, и решать должен он, а не вы. Мир через вас создает что-то новое, и это настоящее чудо.
– Раннее развитие – многие родители вкладывают столько сил в него, что другим страшно – не опоздали ли мы, если ребенку уже девять месяцев, а он не ходит ни на какие развивающие занятия, не слушает музыку Шопена и Баха?
– Опоздали. Внутриутробно, конечно, надо было водить его на занятия. В девять месяцев поздно, можно даже не пытаться.
В принципе, мы можем выстраивать свои взаимоотношения с ребенком так, как нам нравится. Мы имеем на это полное право. Исходить надо вот из чего: если вам нравится много играть с ребенком, непрерывно клеить карточки, и вы видите это как что-то такое существенное в своей жизни – сколько хотите, столько и клейте.
Хочется побыть аниматором – будьте им. Никто вам не судья.
– А если, наоборот, особо не хочется играть с ребенком?
– Тогда не нужно. Надо искать такое совместное занятие, которое вам доставляет удовольствие.
Возможно, вам хорошо с ребенком, но тошнит от карточек. Зато нравится в парке кормить уток. Берете батон, идете с утра в парк и кормите уток, наблюдая, как сначала выросли цветочки, потом образовались ягодки, потом опали листья, а утки сначала вывели, потом вырастили птенцов. В этот момент вам хорошо, и ребенок с удовольствием кормит уток.
Утверждение, что существует некое правильное поведение – абсолютно неправомерно. Если мы посмотрим историю в объеме школьного курса, то увидим разнообразие способов выращивания потомства.
Поскольку сейчас традиций как таковых нет, нужно исходить из себя, а не из моды, переживая, что все уже нарезали своим детям карточки по Доману и закупили кинетический песок, а вам ни карточки, ни песок не нравятся. Ребенок считывает с матери не карточки Домана. Он считывает интерес, искренность. Чем старше ребенок, тем больше считывает.
– Всё равно невозможно не думать про то, что у ребенка нет в итоге ни английского, ни карточек Домана.
– А мы уток кормим. Конечно, родитель отвечает за образовательный маршрут ребенка. По крайней мере, до определенного этапа. Но во время занятий от родителя к ребенку должен идти позитив. Поэтому имеет смысл искать то, что вызывает у родителя положительные эмоции. Те, кто с удовольствием кормит уток, на самом деле не волнуются по поводу того, что все уже нарезали карточки.
Одна из самых, может быть, больных проблем сегодня связана с тем, что современные матери очень часто (раньше этого вообще не было) помещают в детей собственную ненайденность. Они не знают, что любят – кормить уток, резать карточки, работать с кинетическим песком. Если мать точно знает, что она любит петь с ребенком по утрам хором на рассвете, как два павиана, то, собственно говоря, она себя нашла.
Очень много людей ненайденных. Поэтому они рождают ребенка, помещают себя в его реальность и сами с собой взаимодействуют: что бы мне еще самой для себя там сделать?
Таким образом, главная задача – найти себя, а ребенок подстроится, как это происходило во все исторические периоды и повсюду.
– Мне приходилось встречать утверждения о том, что сегодня дети, которых очень много образовывали дома, позднее не усваивали школьную программу, потому что всё уже знают, и им сначала неинтересно, а потом они уже не могут встроиться в самообразовательный процесс, так как не привыкли заниматься. Такие ситуации встречались?
– Да, встречались. Если вы строите образовательный маршрут своего ребенка так, что он научился читать в три года, значит, вы должны думать о том, чем займете его в семь лет. Ребенку не нужно уметь читать в три года. В три года ему нужно решать совершенно другие психологические задачи. Закон Ломоносова – Лавуазье никто не отменял: если где-то что-то прибавится, где-то что-то убавится. Если вы учите ребенка читать, то за счет чего-то. У нас лишнего ниоткуда не появляется.
Хвалить или не хвалить?
– Конечно, хвалить.
– Хвалить: «Молодец!» – или: «Ты очень хорошо сейчас помыл всю эту посуду»?
– Хвалить, если вам что-то нравится. От себя и хвалить: «Боже, как мне нравится твой рисунок. Особенно меня прикололо это. Это что, швейная машинка или птичка? Птичка? В ней такая экспрессия, мне так в кайф». Делать это искренне. Без положительного подкрепления не будет развития.
– Как вы относитесь к идее такой похвалы, когда мы хвалим намеренно те качества, которые мы хотим видеть в ребенке? Например, нам хочется, чтобы ребенок рисовал или делился своими игрушками. И в тот самый момент, когда он вдруг внезапно поделился, мы говорим: «Ванечка, да ты просто как…» – и отмечаются те качества, которые нам нужны.
– Время в песочнице, когда дети перерывают песок, а родители тут же сидят в мобильном телефоне, читают соцсети – не потрачено впустую? Не лучше пойти с ребенком уток покормить или поговорить с ним о жизни?
– А что мешает посидеть в песочнице, а потом пойти уток покормить, процитировать ребенку что-нибудь?
– Иногда кажется, что вот, ребенка сейчас никак не развиваю, он там сам по себе в песочнице, а я тут ерундой страдаю…
– Да ладно. Мы вообще в этой жизни в той или иной степени ждем, когда всё закончится. Можно подумать, что мы не сидим в песочнице. Сидим, как миленькие. Я только против того, чтобы в это время мама вместо занятий для себя искала в интернете, как бы еще развить ребенка. Чтобы она самореализацию помещала в ребенка.
– Почему это плохо?
– Потому что ситуация закольцовывается. Нет вектора развития. И очень большая опасность, что она скажет: «Я тебе всю жизнь отдала. В кинетический песок, который мне не сдался, с тобой играла». А он очень разумно ответит: «А я тебя просил?» Так произойдет, потому что ребенок – отдельная личность, и эта личность в какой-то момент обязательно перестанет удовлетворять ее желания.
Давать ли сдачи
– Как давать сдачи и можно ли давать сдачи? И вообще, что делать с ребенком в школьной атмосфере драк.
– В школьной – уже ничего вообще.
– Раньше?
– Да. В школьной действовать только в одном случае – если ребенка пробуют на козла отпущения, и у них получается. Немедленно хватать и вытаскивать.
– В другую школу?
– Куда угодно. Сперва вытащить оттуда, потом уже с психологом и с самими с собой анализировать, что произошло.
– Как быть, если ребенка начинают , а ребенок нам про это не говорит?
– Вы ничего не можете сделать, вы об этом не знаете.
– Но есть какие-то знаки, по которым можно это определить.
– Если у вас есть ощущение, что ребенок уязвим: например, он пошел в пятый класс в новую школу, где класс уже устоявшийся, а ваш ребенок отнюдь не лидер, при этом мальчик, очень внимательно отслеживать. Спрашивать учительницу, устроить вечеринку. Если он говорит, что ему некого пригласить спустя несколько месяцев после перехода в школу, идти к учительнице и выяснять, что происходит.
Если речь идет о травле не в старшей школе, ребенок закрывается до тех пор, пока надеется, что ему удастся справиться. В момент, когда ситуация становится пиковой, он чаще всего отказывается идти в школу. В средней школе, 4-й, 5-й, 6-й класс, закрывание происходит не всегда. В какой-то момент ребенок срывается и рассказывает. У старших совсем по-другому. Но в старших классах родители почти не могут вмешаться.
– Драться или не драться в школе?
– Требовать, чтобы ребенок дрался, если он не дерется, почти всегда неконструктивно. Имеет смысл сказать о своей позиции и о своем видении ситуации. Но для этого надо иметь собственную позицию и четко ее осознавать.
Есть такие дети, у которых ударить другого – рука не поднимается. Естественно, такого ребенка надо стимулировать. И наоборот, есть дети, в принципе агрессивные. Тогда речь идет об обуздании агрессии хотя бы в пределах «дерись с равным или превосходящим».
Не потерять связь…
– У меня перед глазами есть очень разные истории моих однокурсников – кого-то родители просто заставили получить то образование, которое хотели. У кого-то всё пускали на самотек. Как, вы считаете, правильно выстраивать отношения с ребенком, когда идет его какое-то жизненное определение?
– Надо не перекладывать ответственность на ребенка, а взять ее на себя и сообщить ему о том, как вы намерены себя вести и что из этого может получиться. Например: «Зайчик мой, я приняла решение. Я не буду вмешиваться в твой выбор и предоставляю тебе возможность сделать его самостоятельно. Если ты куда-то поступаешь, я поддержу тебя. Могу профинансировать платное образование в определенном объеме. Если ты не поступаешь, то идешь в армию. Возвращаясь из армии, ты ищешь себя. Я поддержу тебя в любом случае».
Вариант второй: «Зайчик, мы в течение пяти поколений все медики. Хочешь ты или нет, но станешь врачом. Оплачивать буду только медицинский. Выберешь стать киноактером – вперед, зайчик. Не поступишь – армия тебе не светит, у тебя «белый билет», пойдешь работать».
– Очень многие родители боятся пропустить тот момент, когда потеряют внутренний контакт с ребенком. Какие основные , которые к этому приводят?
– В тот момент, когда начинается подростковость, не лезть. Наоборот, быстро сделать два шага назад со словами: «Знаешь, зайчик, отползаю. Я чувствую, что-то пошло не так. Жду, когда ты будешь выходить», – и уйти. Если это сделать рано, «зайчики» пугаются и прибегают сами. А если напирать, добиваться откровенности, ребенок закроется.
Когда же контакт уже потерян, остается только ждать окончания подростковости и тогда пробовать установить отношения «взрослый – взрослый».
– Ребенок может наделать ошибок и самому себе многое в жизни испортить.
– Да, согласна, такая опасность есть. Но она не профилактируется тем, что вы будете лезть к нему, стучаться туда, куда вас не пускают.
– А чем она профилактируется?
– Осознаваемой ребенком полноценностью родителя, его невмешательством и при этом готовностью оказать поддержку. На 100 процентов не поможет, но на 80 – да.
Кто-то из родителей не прав…
– Если у родителей разногласия в отношении одной и той же ситуации – один отругал ребенка за поступок, который другой считает нормальным?
– Озвучивайте свое мнение. Говорите, как чувствуете – что на ваш взгляд вины нет. Отдельно, не в присутствии ребенка, обсудите это с супругом. Ребенок живет в полярном мире. Если дома разрешено влезать ногами на стол, то в школе за то же самое получишь по полной программе. Когда мы гуляем с папой, мы всегда заходим в рюмочную, там папа покупает себе стакан водки, а мне – сухарики. Когда мы гуляем с мамой, мы никогда не заходим в рюмочную, мы всё время кормим уток. Так заведено, у мамы такая психотерапия.
– За то время, что вы работаете психологом, дети изменились?
– Да. Они стали более разными. Если, когда я была ребенком, все двенадцатилетние были приблизительно одинаковыми, с приблизительно одним набором знаний и навыков, то сейчас разброс в разы больше. Можно встретить двенадцатилетнего ребенка, с которым разговариваешь, как со взрослым человеком. Он мотивирован, представляет себе мир, как систему, видит свой маршрут, готов обсуждать. И можно встретить двенадцатилетнего, которому соску хочется предложить.
– Нет такого впечатления, что дети больше гаджетоориентированы?
– Да, есть, конечно. Но так развивается мир. Мы не можем сказать, что предыдущее поколение росло менее гаджетоориентированным, потому что гаджетов не было. Ни один родитель не хочет, чтобы его ребенок лег в матрицу. Ну так работайте над этим.
– А как?
– Закон Ломоносова – Лавуазье: где-то что-то прибавится – где-то что-то убавится. Я вижу родителей, которые живут в реальном мире, и им классно. И я вижу их друзей, которые тоже живут в реальном мире, и им классно. Есть шанс.
– Как можно попасть к вам на консультацию? И можно ли вообще?
– Можно. Я консультирую в 47-й детской поликлинике Санкт-Петербурга, больше нигде. Попасть очень трудно, потому что в основном принимаю тех, кто прикреплен к моей поликлинике. Примат у меня, конечно, – жители северо-запада, у которых нет никаких других психологов. Их я прошу записывать в первую очередь.
Москвичи в этом плане – совершенно счастливые люди, у вас психологов, как собак нерезаных, всегда можно найти специалиста, и тащиться из Москвы в Петербург на одну консультацию к женщине, чья книга вам понравилась – глупость. А как выбрать психолога – конечно, для Москвы очень серьезный вопрос.
– Как же искать хорошего психолога для ребенка?
– Решив обратиться к , прежде всего нужно понимать, что приблизительно до одиннадцати лет все проблемы ребенка рассматриваются только в контексте семьи. От идеи отвести куда-нибудь четырехлетнего малыша, чтобы с ним поработал психолог, можно смело отказываться.
После одиннадцати могут появляться свои собственные проблемы, связанные со взаимодействием в социуме, имеющие уже довольно слабое отношение к семье. Но у большинства психотерапевтические возможности открываются еще года через полтора.
Куда пойти с семьей?
Сейчас находится в той точке, в которой находилась в XVII веке медицина. Как в медицине того времени не было общей концепции болезней, так в психологии нет общей концепции личности. Поэтому разные психологи будут называть свои версии возникновения проблемы.
Для каждого рода эффективно отдельное направление психологии. Если, например, ребенка заперли в холодильнике, он там просидел, чуть не погиб, теперь боится всего запертого – не остается в туалете, не ездит на лифте, такая проблема решается с помощью поведенческой психотерапии. Если проблема в непонимании между людьми, неумении проговаривать какие-то вещи – это гуманистическое направление.
Если человек запутался, не знает, что ему делать – когнитивная психотерапия.
Если чувствует, что с его личностью что-то не то, хочет стать другим – это к аналитикам.
Под проблему мы ищем направление. Внутри направления мы ищем людей, которые так и говорят: я занимаюсь когнитивной психотерапией, я решаю такие-то, такие-то, такие-то проблемы.
Если на сайте психолога написано: «Я корректирую судьбу, решаю все проблемы детско-родительских отношений, а также помогаю неуспевающим детям стать успевающими», – вам это не подходит.
– Можно заранее понять, хороший ли психолог? Отличить профессионала от непрофессионала?
– Универсальный хороший психолог – из области фантастики. Например, тот, кто помог вашей подруге к лучшему изменить ее жизнь, может не помочь вам. Предсказать невозможно.
– Страшно отводить ребенка к человеку, который может оказаться непрофессионалом.
– Вы не отводите ребенка. В том-то и дело, что профессионал, если речь идет не о подростке, будет работать с семьей. Вы будете знать, что происходит. Это не игровые занятия, где вы ребенка сдали и через некоторое время обнаружили изменения. Психолог может разговаривать отдельно с ребенком, хотя с четырехлетним не будет.
Обращаться за психологической помощью в последние годы перестало быть чем-то необычным — к советам психологов прислушиваются, на консультацию к психологу советуют сходить друзьям в случае каких-то проблем. Однако работа психолога будет бесполезной, если обратившиеся к нему готовы лишь получить «волшебную таблетку», а сами ничего делать не собираются. Как это бывает, рассказывает в своей книге «Утешный мир» Екатерина Мурашова.
Читатели моей колонки и книжек часто говорят (или пишут): эка как вы ловко всякие сложные психологические случаи распутываете и как оно у вас все легко и складно получается!
Гамма чувств, с которыми это говорится (пишется), многообразна: от искреннего восхищения (бывают же профессионалы!) до совершенно откровенного недоверия (привирает наверняка психолог, но ведь никогда же не признается!).
Когда реплика не риторическая и подразумевает мой ответ, я прилежно и однообразно отвечаю, что я, разумеется, выбираю для своей колонки (книжек) самые яркие и показательные случаи, да и к тому же каждую историю всегда компилирую из нескольких:
- для соблюдения этических норм;
- чтобы было поинтереснее читать.
Сама же по себе повседневная работа психолога гораздо менее яркая и интересная, и в ней гораздо больше неудач, чем получается в публицистически-литературном варианте ее описания.
Но все равно количество данных реплик и удивлений таково, что мне показалось полезным и информативным для моих постоянных читателей описать типичный неудачный для психолога день.
Причем речь здесь будет намеренно идти не о ярких, сложных случаях, в которых психолог так и не сумел разобраться (такое я регулярно описываю), и не о случаях крайне тяжелых, когда толком и помочь-то ничем нельзя (об этом я тоже писала неоднократно), — тут именно рутина, все достаточно просто и понятно, но, увы мне, неудача за неудачей.
Итак, типичный неудачный день практического психолога, то есть меня. Вечерний прием, четыре семьи.
Педагогическая запущенность или...
Первой по записи приходит женщина с девочкой неполных пяти лет. Семья приписана к нашей поликлинике. Девочка почти ничего не говорит — отдельные слова плюс машет руками. Инструкции вроде бы понимает. Явно задержка развития, но какой природы?
— Я не знаю, как с ней общаться, — жалуется мать. — Не слушается она. Говоришь ей, говоришь, а ей хоть бы хны. Мне лор сказал к вам сходить.
— Хорошо, обсудим. Но сначала давайте вашу карточку, — говорю я.
Мать протягивает мне тетрадку, в которой исписано от силы десять листов.
— А где основная карточка? Мне нужно узнать, как развивалась девочка, вердикты неврологов на первом году, последующих...
— А она дома, я не взяла.
— Плохо, но ладно. Тогда рассказывайте сами: беременность, роды, первый год жизни, как спала, ела, когда появилось гуление, первые слова...
— Нам аденоиды удаляли, — подумав, говорит мать. — Ох, и намучились мы! А еще знаете, как трудно все анализы собрать! Мы вот однажды пришли в поликлинику...
Пятнадцать минут напрасных попыток выяснить что-то по существу дела.
— Как вы играете с дочерью?
— Да она сама играет. Ей и не нужен никто...
Девочка между тем расставляет посудку, пытается имитировать еду, питье.
— Ей нужно, видите, это элементы ролевой игры. Но что вы вообще делаете вместе?
— В магазин ходим... Мячик я иногда с ней катаю.
Еще полчаса я пытаюсь объяснить матери, как и что можно было бы сделать.
«Пятерка» по воспитанию ребенка
Следующей приходит женщина с хозрасчетного отделения — приехала с другого конца города, привезла тринадцатилетнего сына. Ухоженная, подтянутая. Ослепительно улыбается.
— Я читала ваши книжки, статьи. Мне очень понравилось. Я вообще увлекаюсь психологией. Очень приятно познакомиться с вами лично.
— Спасибо на добром слове. Мне тоже приятно. А вы ко мне с чем?
Долго-долго рассказывает о своих успехах в сына. Он учится в математической гимназии. Математикой никогда не увлекался, но «это же хорошее образование, адекватный коллектив детей и родителей, вы же понимаете». С помощью репетиторов с программой вполне справляется. На отдых за границу, языковые лагеря, горные лыжи всей семьей, еще , тоже вместе с мамой: «Нам говорили про , вы же понимаете, нельзя упустить».
Пытаюсь поговорить с самим парнем: что тебе нравится, что делаешь с друзьями, что запомнилось из последней поездки? Какие-то формальные бескрасочные ответы, ни на что нет времени, телевизора в семье тоже нет (это зомби-ящик, для ребенка вредно), один ответ явно искренний.
— Что бы ты делал, если бы остался один и ничего не нужно было бы делать?
— Лег спать. Или просто лежал бы и смотрел в окно, на небо.
Мать сама была отличницей, «у нас все в семье с университетским образованием». Теперь ей нужна «пятерка» от меня (по книжкам ей показалось, что я гожусь на роль эксперта): молодец, ты все делаешь правильно, отлично воспитала сына, продолжай в том же духе, возьми с полки пирожок.
Я не могу так сказать — у парня тусклые глаза, и она сама наукообразно пожаловалась мимоходом: мы предоставляем все возможности, но у него ни к чему нет мотивации. Как только я начинаю об этом говорить, они сразу уходят: она не собирается ничего менять, будет искать подтверждения своей позиции где-нибудь в другом месте.
Делать все равно ничего не будут
Третьи — симпатичная молодая пара с двумя мальчиками, уже были у меня недавно. Обсуждали установление границ и агрессию у старшего мальчика. Решили, что и как будут делать. Радостно здороваются, усаживаются и... предъявляют ровно те же проблемы, что и в прошлый раз.
— Так, ребята, стоп: а вы делали то, о чем мы с вами в прошлый раз договорились?
— Да, конечно, делали, но у нас ничего не вышло!
— Расскажите, как и что именно вы делали.
— Мы договорились, а потом он взял и купил ему в магазине ту игрушку.
— Ну да, а я ему запретил брать конфеты до ужина, а она сказала: ничего, одну можно.
— А я ему говорю: табу — это и есть табу, надо выдерживать, иначе не работает, психолог же сказал, а он: ну он же прощения попросил...
Некоторое время такой беседы (практически без моего участия), потом мать всплескивает руками: ой, я поняла, мы сами опять все то же самое...
— Именно так, — вздыхаю я.
— Ой, а что же нам делать?
— Да вот ровно то же самое, о чем мы с вами в прошлый раз говорили. Давайте я еще раз повторю...
Живут не для радости, а для...
Напоследок мать с приводят хмурую девочку 14,5 лет: мы хотим, чтобы она была ответственнее. И учиться может (учителя говорят), и по дому тоже могла бы помогать, но ничего не делает. Все надо заставлять. Возраст уже такой, что пора самой, однозначно. Мир сейчас жестокий, ничего никому не спускает, надо стараться, пробиваться. Вот мы в ее возрасте...
— С этого места подробнее, — прошу я.
Отец из алкогольной семьи, но вылез. Мать — старшая из трех детей. Родители работали, она возилась с младшими. Командовала, конечно. Первый брак неудачный, тоже алкоголь. В поздно образовавшейся семье схлестнулись два сильных характера, сходились, расходились, но удержались, притерлись. Однако ощущение непрерывного сражения никуда не ушло.
— Я домой не хочу идти, готова куда угодно, — признается девочка. — Они всегда всем недовольны. Мне кажется, они меня ненавидят.
Нет, это они так любят и заботятся. По-другому не умеют.
Она тоже борется, и младший брат (родной для мужчины) тоже уже начинает.
— Вы научились сотрудничать между собой, — говорю я взрослым. — Может быть, с детьми тоже попробуете?
— Чего мне с ними сотрудничать, если я их кормлю, а они живут на всем готовом? — спрашивает отец. — Вот телефон она потеряла, я ей новый купил, а мог бы и не покупать, между прочим, — сама ведь виновата...
— Должна же она понимать... — вторит мать.
— А как насчет радости? — спрашиваю я. — Радости жизни? Может быть, попробуем в качестве эксперимента?
— Мне, знаете, на работе экспериментов хватает.
Ушли в свою борьбу, такие же хмурые, отчужденные. Но ведь если что снаружи, встанут спина к спине и, так же ворча и огрызаясь, будут защищать свое и своих до последнего. Семья. XIX век, критический реализм.
Прием закончен. За окном уже темнеет, я тихо влачусь домой. Неудачный день. Бывает.
